(1)Я исходил по Парижу десятки вёрст, нося в своей душе груз горького, подлого и страшного, и совершенно неожиданно доплёлся до Лувра. (2)Без малейшей нравственной потребности вошёл я в музей. (3)Машинально ходил туда и сюда, машинально смотрел на античную скульптуру, в которой ровно ничего не понимал, а чувствовал только усталость, шум в ушах и колотье в висках. (4)И вдруг, в полном недоумении, сам не зная почему, поражённый чем-то необычайным, непостижимым, я остановился перед Венерой Милосской.

(5)Я стоял перед ней, смотрел на неё и непрестанно спрашивал самого себя: «Что такое со мной случилось?» (6)Я спрашивал себя об этом с первого момента, как только увидел статую, потому что с этого же момента я почувствовал, что со мною случилась большая радость... (7)До сих пор я был похож (я так ощутил вдруг) вот на эту скомканную в руке перчатку. (8)Похожа ли она видом на руку человеческую? (9)Нет, это просто какой-то кожаный комок. (10)Но вот я дунул в неё, и она стала похожа на человеческую руку. (11)Что-то, чего я понять не мог, дунуло в глубину моего скомканного, измученного, искалеченного существа и выпрямило меня, мурашками оживающего тела пробежало там, где уже, казалось, не было чувствительности, заставило всего «хрустнуть» именно так, когда человек растёт, заставило также бодро проснуться и наполнило расширившуюся грудь, весь выросший организм свежестью и светом.

(12)Мне невозможно было даже мысли допустить, чтобы в эту минуту я мог подумать жить чем-нибудь таким, что составляло простую житейскую необходимость той поры, то есть того времени, когда я был скомканной перчаткой. (13)Опять позволить скомкать себя так, как это было час тому назад и всю жизнь до этого часа? (14)Нет, нет! (15)Я не мог даже есть, пить в этот день, до такой степени мне казалось это ненужным и обидным для того нового, что я бережно нёс в себе.

(16)С этого дня я почувствовал не то что потребность, а прямо необходимость, неизбежность самого, так сказать, безукоризненного поведения: сказать что-нибудь не то, что должно, хотя бы даже для того, чтобы не обидеть человека, смолчать о чём-нибудь нехорошем, затаив его в себе, сказать пустую, ничего не значащую фразу единственно из приличия, делать какое-нибудь дело, которое могло бы отозваться в душе малейшим стеснением или, напротив, могло малейшим образом стеснить чужую душу, теперь, с этого памятного дня, сделалось немыслимым. (17)Это значило потерять счастие ощущать себя человеком, которое мне стало знакомо и которое я не смел желать убавить даже на волосок. (18)Дорожа моей душевной радостью, я не решался часто ходить в Лувр и шёл туда только в таком случае, если чувствовал, что могу «с чистою совестью» принять в себя животворную тайну. (19)Обыкновенно я в такие дни просыпался рано, уходил из дому без разговоров с кем бы то ни было и входил в Лувр первым, когда ещё никого там не было.

(20) И как бы вы тщательно ни разбирали Венеру Милосскую с точки зрения «женской прелести», вы на каждом шагу будете убеждаться, что творец этого художественного произведения имел какую-то другую, высшую цель.

(21) Ему нужно было и людям своего времени, и всем векам, и всем народам вековечно и нерушимо запечатлеть в сердцах и умах огромную красоту человеческого существа, ознакомить человека — мужчину, женщину, ребёнка, старика — с ощущением счастия быть человеком, показать всем нам и обрадовать нас видимой для всех нас возможностью быть прекрасными — вот какая огромная цель владела его душой и руководила рукой.

(22) Он брал то, что для него было нужно, и в мужской красоте и в женской, ловя в этом только человеческое. (23)Из этого многообразного материала он создавал то истинное в человеке, что составляет смысл всей его работы, то, чего сейчас, сию минуту нет ни в ком, ни в чём и нигде, но что есть в то же время в каждом человеческом существе.