Выли в ночи собаки, сидел на койке в серых кальсонах непохожий на себя Божеумов, глаза у него в эту минуту были влажные, блуждающие.
— Люди больше блаженненьких любят, вроде Кистерева, — продолжал Божеумов. — И тот это знает, выламывается, красавчик: глядите, мол, какие у меня белые ручки, ни пятнышка на них. А подумать, ведь только бездельник незапятнанным может сохраниться в наши–то дни. Страна в крови, в петле — война не мать родная, — гляди и оба, успевай только чистить, чтоб не заржавело. Гордиться надо, что но белоручка.
— Ты что-то путаешь — чистые руки с чистой совестью, — возразил Женька.
— А разве это не одно и то же?
— Грязь на руках обычно от труда, так сказать, след пользы, а совесть пачкается вовсе не от полезных усилий.
— «Не от полезных усилий…» Красивых словечек из книжек понахватался. Полезному–то делу всегда кто–то крупно мешает, а раз так, то тесни его с дороги. А он дорожку–то за будь здоров не уступит — упрется, да еще юшку тебе пустит.
— А вдруг да ты ошибаешься — не того, кого нужно, потеснишь? — спросил Женька.
— Не могу ошибиться, — возразил Божеумов, — Недопустимо!
Ни намека на спесивость, только убеждение, выношенное, твердое, не терпящее возражений. Женька даже растерялся.
— Ну–у!.. Да ты бог, что ли?
— Я маленький человек, — ответ с прежней твердостью.
— что-то новенькое для тебя.
— И — маленький человек, — повторил Божеумов упрямо. — Не сам нужную линию выдумываю, мне ее указывают: так держать! Мое дело проверять — по струнке идешь или на сторону тебя заносит.
— А ежели кого нечаянно чуть занесет, меня хотя бы, — простишь?
— Нет.
— Даже если нечаянно?
— Война, брат, война! Враг кругом, отец родной подвести может. Начни кому поблажку давать — совсем распустишься.
— Вот и ответил сам себе.
— Что — ответил?
— О чем недавно спрашивал: почему тебя не любят.
— Чтой–то не пойму.
— А что не понимать — ты в каждом врага видишь, почему все тебя другом считать должны?
Божеумов долго молчал, блуждал взглядом, помаргивал на лампу, скреб грудь. Выли под окном собаки.
— Мда–а, — протянул он наконец. — А ты ведь прав, парень. Молодо–зелено, а вот ведь в точку попал. Время-то нынче шибко серьезное — война смертельная, а раз так — о любви не мечтай… Раскис я.
— Вот видишь, как легко и просто.
— Легко — не легко, а распускаться не смей.
Взгляд Божеумова успокоился, лицо обрело обычную значительную уверенность. Он полез под одеяло:
— Собаки треклятые, от них любой свихнется. Эвон надрываются — душу мутит.
А Женька поднялся, сунул ноги в сапоги, накинул шинель.
— Ты куда это?
— Собаки надрываются… Вдруг да с хозяином совсем плохо. Пойду проверю.
— Ну–ну…
Божеумов повернулся к стене.
В предложенном для анализа тексте Владимир Фёдорович Тендряков поднимает проблему взаимоотношения людей в обществе.
Рассуждая над поставленной проблемой, автор передаёт разговор Божеумова и Женьки. Их дискуссия началась с утверждения, что: «Люди больше блаженненьких любят...». Божеумов уверен, что такие люди остаются с «чистыми руками». Женька в свою очередь считает, что «чистые руки»-след пользы и труда, а вот совесть пачкается совсем не от хороших дел. Писатель уверяет, что люди часто заблуждаются. Они хвалят и любят тех, кто на самом деле не поступают по совести. Таким образом, автор хотел донести до нас, что любить надо за труд и пользу.
Продолжая свои рассуждения, писатель обращает внимание на самого Божеумова, который говорит о войне, о врагах кругом, что все подводят. Он уверен в себе, в своих словах. Но Женька говорит ему: «Вот и ответил сам себе...почему тебя не любят». Божеумов долго обдумывал его слова и понял, что тот хотел ему донести. Автор обращает внимание читателя на то, что герой сразу поменялся в лице. Он осознал и принял слова Женьки. Таким образом, писатель хотел донести до нас, что если бы