В воздухе уже веяло весной — благостной весной Победы.

(3)Её приближение чувствовалось во всем. (4)И в том, что все чаще играла «катюша»; её могучий голос, подобно весеннему грому, грохотал в низком небе, и раскатистое горное эхо радостно подхватывало его. (5)И в том, что все реже раздавался немыслимо пронзительный скрежет «ванюши», шестиствольного немецкого миномёта, прозванного нашими солдатами также «ишаком». (6)И в том, что пленные немцы, или, как в ту пору их называли, «фрицы», с каждым днем выглядели все ободраннее, а наши младшие и старшие лейтенанты щеголяли в шинелях, перешитых на офицерский манер, а вместо шапок-ушанок носили лихие кубанки. (7)И в том, что солдаты все чаще поговаривали о доме, и не так, как говорят о чем-то очень далёком, а как о близком и достижимом, что вот-вот должно явиться в твою жизнь и заполнить её всю, до отказа.

(8)Но война ещё шла. (9)Фронт жил своей огромной, беспощадной, несмолкаемой жизнью.

(10)В тот декабрьский вечер я подошёл к небольшой словацкой деревушке, в которой находились разведчики. (11)Разведчиков я разыскал быстро. (12)Они собрались в блиндаже у радиоприёмника.

(13)На мой приход они не обратили внимания — только кое-кто мельком оглянулся, кивнул и снова повернул голову к приёмнику, из которого лилась музыка. (14)Возвышенная, чистая, полная мудрого спокойствия и мирной тишины.

(15)Адажио Девятой симфонии Бетховена.

— (16)Откуда передают? — спросил я.

— (17)Из Берлина, — отозвался от приёмника Лёша-радист.

(18)На нас прикрикнули:

— (19)Тише вы там... (20)Дайте послушать...

(21)Эти простые ребята, волею судеб живущие среди пушек, а не среди лир, не могли оторваться от бетховенской музыки. (22)Они слышали её, наверное, впервые в жизни. (23)Но она наверняка западала им в душу на всю жизнь. (24)Великая музыка пела о счастье, когда вокруг бесновалось горе. (25)Обращённая в грядущее, она, казалось, приближала его, стремясь неумолчным, широким и мощным потоком вперед, туда, где в туманной дали, разрывая суровую мглу горестей, уже все ярче вспыхивали зарницы грядущего счастья.

(26)Вдруг раздался взрыв. (27)Оглушительный и свирепый, он ошеломил нас своей внезапностью и жестоким несоответствием доброй музыке, по-прежнему продолжавшей струиться из приёмника.

(28)8а первым ударом последовал второй. (29)Ещё более угрожающий.

(30)Третий снаряд разорвался совсем рядом.

(31)Все, кто сидел или стоял, бросились на пол. (32)Музыка смолкла.

(33)Да если бы она и звучала, все равно ничего нельзя было расслышать: так сильны, близки и часты были разрывы.

(34)Время от времени обстрел стихал, чтобы через минуту вновь взбушеваться ужасающим грохотом.

(35)Сколько все это длилось, трудно сказать. (36)И лишь только жизнь вошла в свою колею, раздались голоса.

— (37)Давай радио... (38)Налаживай обратно музыку...

(39)Вскоре приёмник заработал вновь. (40)И мы опять услышали Девятую симфонию. (41)Теперь уже финал её.

(42)Ликуя и радуясь, хор торжественно призывал:

(43)Обнимитесь, миллионы,

В поцелуе слейся, свет!

(44)И хотя почти никто не разбирал слов чужого, непонятного, а для некоторых, ослеплённых войной, даже ненавистного языка, смысл того, о чем пелось, для всех был ясен. (45)Его несла музыка — всесильная, ибо для звуков нет словесных препон и границ.

(46)Сквозь неумолимую чреду годов и десятилетий, сквозь надолбы и завалы ненависти, страха и унижения, через траншеи и руины фронтов, сквозь колючую проволоку и рвы концлагерей, сквозь решётки зловонных гестаповских подвалов и камеры пыток, из самого логова фашистского зверя, уже близкого к издыханию, прорвалась эта прекрасная музыка.

(47)Могучий голос Бетховена, перекрывая зловещий рык войны, торопил победу света над тьмой, торжество человечности, свободы, радости и счастья.

(48)В недобрую пору разгула смерти и разрушения бетховенская музыка звала к миру и братству.

(По Б. Кремневу)