Постскриптум
(1) Среди многих постыдных поступков, которые я совершил в жизни, более всех памятен мне один. (2) В детдоме в коридоре висел репродуктор, и однажды в нем раздался голос, ни на чей не похожий, чем-то меня – скорее всего как раз непохожестью – раздражавший.
(3) «Ха… Орет как жеребец!» — сказал я и выдернул вилку репродуктора из розетки. (4) Голос певицы оборвался. (5) Ребятня сочувственно отнеслась к моему поступку, поскольку был я в детстве самым певучим и читающим человеком.
(6) …Много лет спустя в Ессентуках, в просторном летнем зале, слушал я симфонический концерт. (7) Все повидавшие и пережившие на своем веку музыканты крымского оркестра со славной, на муравьишку похожей, молоденькой дирижершей Зинаидой Тыкач терпеливо растолковывали публике, что и почему они будут играть, когда, кем и по какому случаю то или иное музыкальное произведение было написано. (8) Делали они это вроде как бы с извинениями за свое вторжение в такую перенасыщенную духовными ценностями жизнь граждан, лечащихся и просто так жирующих на курорте, и концерт начали с лихой увертюры Штрауса, чтоб подготовить переутомленных культурой слушателей ко второму, более серьезному отделению.
(9) Но и сказочный Штраус, и огневой Брамс, и кокетливый Оффенбах не помогли – уже с середины первого отделения концерта слушатели, набившиеся в зал на музыкальное мероприятие только потому, что оно бесплатное, начали покидать зал. (10) Да кабы просто так они его покидали, молча, осторожно – нет, с возмущениями, выкриками, бранью покидали, будто обманули их в лучших вожделениях и мечтах.
(11) Стулья в концертном зале старые, венские, с круглыми деревянными сиденьями, сколоченные порядно, и каждый гражданин, поднявшись с места, считал своим долгом возмущенно хлопнуть сиденьем.
(12) Я сидел, ужавшись в себя, слушал, как надрываются музыканты, чтоб заглушить шум и ругань в зале, и мне хотелось за всех за нас попросить прощения у милой дирижерши в черненьком фраке, у оркестрантов, так трудно и упорно зарабатывающих свой честный, бедный хлеб, извиниться за всех нас и рассказать, как я в детстве…
(13) Но жизнь – не письмо, в ней постскриптума не бывает. (14) Что из того, что певица, которую я оскорбил когда-то словом, имя ей – великая Надежда Обухова, – стала моей самой любимой певицей, что я «исправился» и не раз плакал, слушая ее.
(15) Она-то, певица, уж никогда не услышит моего раскаяния, не сможет простить меня. (16) Зато, уже пожилой и седой, я содрогаюсь от каждого хлопка и бряка стула в концертном зале, … когда музыканты изо всех сил, возможностей и таланта своего пытаются передать страдания рано отстрадавшего близорукого юноши в беззащитных кругленьких очках.
(17) Он в своей предсмертной симфонии, неоконченной песне своего изболелого сердца, более уже века протягивает руки в зал и с мольбой взывает: « (18) Люди, помогите мне! (19) Помогите!.. (20) Ну если мне помочь не можете, хотя бы себе помогите!..»
(По В.П. Астафьеву)
В данном тексте В.П. Астафьев рассуждает об ответственности человека за свои поступки.
Автор рассказывает про симфонический концерт. Писатель подчёркивает, что «и сказочный Штраус, и огневой Брамс, и кокетливый Оффенбах не помогли». Виктор Петрович обращает наше внимание на то, что «слушатели, набившиеся в зал на музыкальное мероприятие только потому, что оно бесплатно, начали покидать зал». Автор недоволен тем, что зрители покинули «с возмущением, выкриками, бранью». Астафьев указывает на то, что герой «сидел, ужавшись в себя, слушал, как надрываются музыканты, чтоб заглушить шум и руганья в зале, и мне хотелось за всех за нас попросить прощение у милой дерижерши». Автор считает, что человек, который раскаялся в своих поступках, больше не допустит их.
Я согласна с Виктором Петровичем в том, что многие допускают ошибки, но потом осознают и исправляют их. Во-первых, об этой проблеме рассуждает Ф.М. Достоевский в произведении «Преступление и наказание».