(1)С перебитой ногой я лежал у окна санитарного поезда спиной к движению. (2)Уходящая местность открывалась передо мной, и поэтому я увидел эти три танка, когда мы уже прошли мимо них. (3)Открыв люки, танкисты смотрели на нас. (4)Они были без шлемов, и мы приняли их за своих. (5)Потом люки закрылись, и это была последняя минута, когда ещё невозможно было предположить, что по санитарному эшелону, в котором находилось, вероятно, не меньше тысячи раненых, другие, здоровые люди могут стрелять из пушек.

(6)Но именно это и произошло.

(7)С железным скрежетом сдвинулись вагоны, меня подбросило, и я невольно застонал, навалившись на раненую ногу. (8)Мне видно было через окно, как первые раненые, выскочив из теплушек, бежали и падали, потому что танки стреляли по ним шрапнелью.

(9)Кое-как я сполз с койки, и толпа раненых вынесла меня на площадку. (10)Я лёг под вагон, беспомощный, томящийся от бешенства и боли. (11)Кто-то крепко взял меня за руку. (12)Это была санитарка.

– (13)Я никуда не пойду! – сказал я. – (14)Оставьте меня! (15)У меня есть пистолет, и живым они меня не получат.

(16)Но две санитарки схватили меня, и мы втроём скатились под насыпь. (17)Ромашов мелькнул где-то впереди в эту минуту.

(18)Кое-как перебравшись через болото, мы залегли в маленькой осиновой роще: девушки, я, Ромашов и два легко раненных бойца, присоединившихся к нам по дороге. (19)Я послал этих бойцов в разведку, и, вернувшись, они доложили, что на разных направлениях стоят немцы.

– (20)Уйти, конечно, можно, но, поскольку капитан не может самостоятельно двигаться, лучше воспользоваться дрезиной.

(21)Дрезину они нашли под насыпью у разъезда. (22)Бойцы и санитарки ушли, чтобы поднять её и поставить на рельсы.

(23)Мы с Ромашовым остались одни в маленькой мокрой берёзовой роще. (24)Мне трудно рассказать о том, каким был этот день. (25)Мы ждали и ждали без конца.

(26)Уходя, санитарка сунула мне под голову свой заплечный мешок. (27)Очевидно, в мешке были сухари: что-то хрустнуло, когда я кулаком подбил мешок повыше. (28)Ромашов стал ныть, что он умирает от голода, но я прикрикнул на него, и он замолчал.

– (29)Они не вернутся, – нервно сказал он. – (30)Они бросили нас.

(31)Вероятно, у меня было плохое настроение, потому что я вытащил пистолет и сказал Ромашову, что убью его, если он не перестанет ныть. (32)Он замолчал и, кажется, с трудом удержался, чтобы не заплакать.

(33)Плохо было дело! (34)Уже первые сумерки крадучись стали пробираться в рощу, а девушки не возвращались. (35)Разумеется, я и мысли не допускал, что они могли уехать на дрезине без нас, как это подло предполагал Ромашов. (36)Пока лучше было не думать, что они не вернутся.

(37)Лёжа на спине, я незаметно уснул. (38)Когда я открыл глаза, туман лениво бродил между деревьями. (39)Ромашов сидел поодаль в прежней сонно-равнодушной позе. (40)Всё, кажется, было, как прежде, но всё уже было совершенно другим.

(41)Он посмотрел на меня искоса, очень быстро, и я сразу понял, почему мне так неудобно лежать. (42)Он вытащил из-под моей головы мешок с сухарями. (43)Кроме того, он вытащил флягу с водой и пистолет.

(44)Кровь бросилась мне в лицо. (45)Он вытащил пистолет!

– (46)Сейчас же верни оружие, болван! – сказал я спокойно.

– (47)Ты всё равно умрёшь, – сказал он торопливо. – (48)Тебе не нужно оружие.

– (49)Верни пистолет, если не хочешь попасть под полевой суд. (50)Понятно?

(51)Он стал коротко, быстро дышать:
– Какой там полевой суд! (52)Мы одни, и никто ничего не узнает.

(53)Он уложил мешки и пошёл по направлению к болоту, и через пять минут среди далёких осин мелькала его сутулая фигура.

(54)Оставить меня одного, голодного и безоружного, тяжело раненного в лесу, в двух шагах от расположения немецкого десанта… (55)Он ушёл, что было равносильно убийству, а может быть, даже и хуже.

(По В.А. Каверину*)

* Вениамин Александрович Каверин (1902–1989) – русский советский писатель, драматург и сценарист.