(1) Часто я спрашиваю себя, когда думаю о занятии литературой: когда же это началось? (2) И как это вообще начинается? (3) Что впервые заставляет человека взять в руки перо, чтобы не выпускать его до конца жизни? (4) Труднее всего вспоминать, когда это началось. (5) Очевидно, писательство возникает в человеке, как душевное состояние, гораздо раньше, чем он начинает исписывать стопы бумаги. (6) Возникает ещё в юности, а может быть, и в детстве.

(7) В детстве и юности мир существует для нас в ином качестве, чем в зрелые годы. (8) В детстве горячее солнце, гуще трава, обильнее дожди, темнее небо и смертельно интересен каждый человек.

(9) Для детей каждый взрослый кажется существом немного таинственным — будь это плотник с набором фуганков, пахнущих стружкой, или учёный, знающий, почему трава окрашена в зелёный цвет.

(10) Поэтическое восприятие жизни, всего окружающего нас — величайший дар, доставшийся нам от детства. (11) Если человек не растеряет этот дар на протяжении долгих трезвых лет, то он поэт или писатель. (12) В конце концов, разница между ними невелика. (13) Ощущение жизни как непрерывной новизны — вот та плодородная почва, на которой расцветает и созревает искусство. (14) Когда я был гимназистом, я, конечно, писал стихи, такое множество стихов, что за месяц исписывал толстую общую тетрадь. (15) Стихи были плохие — пышные, нарядные и, как мне тогда казалось, довольно красивые. (16) Сейчас я забыл эти стихи. (17) Помню только отдельные строфы. (18) Например, такие:

О, срывайте цветы на поникших стеблях!
(19) Тихо падает дождь на полях.
(20) И в края, где горит дымно-алый осенний закат,
Пожелтелые листья летят...

(21) Но это ещё милость. (22) Чем дальше, тем больше я нагромождал в стихах всяческие, даже бессмысленные, красивости:

И опалами блещет печаль о любимом Саади
На страницах медлительных дней.

(23) Почему печаль «блещет опалами» — этого ни тогда, ни сейчас я объяснить не могу. (24) Просто меня увлекало самое звучание слов. (25) Я не думал о смысле. (26) Больше всего я писал стихов о море. (27) В ту пору я его почти не знал. (28) Это не было определённое море — не Чёрное, не Балтийское и Средиземное, а праздничное «море вообще». (29) Оно соединяло всё разнообразие красок, все преувеличения, всю безудержную романтику, лишённую подлинных людей, времени и реального географического пространства. (30) Тогда эта романтика окружала в моих глазах земной шар, подобно плотной атмосфере.

(31) Это было пенистое, весёлое море — родина крылатых кораблей и отважных мореплавателей. (32) Изумрудами горели на его берегах маяки. (33) В портах ключом била беззаботная жизнь. (34) Смуглые женщины неслыханной прелести были ввергнуты по моей авторской воле в кипение жестоких страстей. (35) В стихах и неясном волнении прошла большая часть моей бедной и по сути довольно горькой молодости. (36) Вскоре я бросил писать стихи. (37) Я понял, что это мишура, цветы из хорошо раскрашенных стружек, сусальная позолота. (38) Вместо стихов я написал свой первый рассказ. (39) У него была своя история.                                                                             Паутовский Константин Георгиевич