(1)Я успел выкопать окопчик только по колено, как вдруг оглушительный хлопок возле самого уха, как будто щёлкнули пастушьим кнутом. (2)Этот звук мне был уже знаком: разрывная пуля. (3)И медленное падение срезанной ветки тальника — подтверждение моей догадки, хотя никакого выстрела я и не слышал. (4)Снайпер притаился за озером и стрелял издалека. (5)В воображении я увидел себя глазами снайпера в перекрестье оптического прицела и почувствовал всю свою беззащитность, беспомощность перед этим чёрным крестиком, упавшим на мои семнадцать прожитых лет чёрной тенью намогильного креста. (6)Я ощущал этот крестик на своей коже, как будто холодное дуло карабина упёрлось в моё тело. (7)Я физически ощущал эту маленькую точку, как бы уже очерченную краснотой от вдавленного в живую плоть металла, эту зудящую точку, куда должна войти раскалённая разрывная пуля...

(8)Опять я не услышал выстрела. (9)Пуля на этот раз шлёпнулась рядом в землю, разорвалась, и меня обдало ошмётками влажного перегноя. (10)Тут я понял: третий раз он не промажет. (11)Стрелять было бесполезно — я не видел противника, а в окопчике мог спрятать лишь ноги. (12)Оставалось только бежать. (13)Куда? (14)Я оглянулся.

(15)В ста шагах от меня темнела распахнутая дверь бани. (16)Спасительный выход из смерти, манящая лазейка в жизнь. (17)И я побежал.

(18)Баня стояла чуть в стороне от кустика, и я бежал под небольшим углом по отношению к предполагаемому полёту пули. (19)По ходу моего бега снайпер перемещал перекрестье оптического прицела, стараясь удержать его на моей спине, чуть пониже левой лопатки... (20)Стояла задумчивая тишина белой ночи, или уже наступило туманное утро, умиротворяюще кричал где-то коростель — и меня убивали...

(21)Снайпер понял наконец, что я бегу к бане, взял в перекрестье темнеющий дверной проем, как раз середину, на уровне моей поясницы. (22)Я бежал. (23)Убегал от пули, но бежал под выстрел. (24)Бежал, чувствуя себя трепетной свечой на ветру, хрупким сосудом, полным горячей крови, живой плотью, боящейся увечья, боли, смерти... (25)Ещё шаг, ещё рывок... (26)Вот уже рядом распахнутая дверь предбанника. (27)Рывок — и я в дверном проёме. (28)И раздался хлопок разрывной пули, такой оглушительный, словно стреляли в упор, и я, продырявленный насквозь, с разорванными в клочья внутренностями, как подкошенный упал лицом вниз. (29)И как бы все ещё продолжая бег по инерции, в порыве этого яростного бега, на животе прополз через предбанник в баню.

(30)Первым делом я ощупал рану. (31)Раны не было, крови не было. (32)Промазал! (33)Чуть-чуть запоздал, чуть замешкал, рука дрогнула... (34)Во что ж попал тогда? (35)Я привстал, чтобы отодвинуться дальше от двери, и разбитый в щепки приклад автомата поволокся по полу на ремне. (36)Когда я бежал, автомат держал в правой руке, прижав к боку, как раз на уровне поясницы. (37)Что, если бы он взял чуть-чуть левее?!

(38)Потом всю жизнь сидело во мне это «что, если бы...», всю жизнь я снова и снова переживал момент выстрела, хлопка разрывной пули, как бы заново переигрывая событие и поправляя ошибку снайпера.(39)Чуть-чуть левее... (40)Пуля попадает мне в спину и, разорвав внутренности, отдельными осколками выходит спереди. (41)Я падаю и сгоряча заползаю в баню, хватаюсь за рану и, увидев кровь, понимая, чувствуя, что это мой конец, но все же на что-то ещё надеясь, в страшной жажде жизни, начинаю метаться, стонать, звать на помощь... (42)И, корчась на полу, пачкаясь в луже собственной крови, умираю в банном затхлом сумраке... (43)Снайпер, вероятно, не сомневался в этом. (44)Наверное, довольно улыбнулся и закурил сигарету. (45)Какой я у него был по счету, убитый метким выстрелом русский солдат, — десятый, двадцатый?..

(46)А я вот живу. (47)И всю жизнь бегу, бегу, ощущая на спине чёрную тень крестика, бегу через годы к чёрному проёму банной двери, убегаю от смерти или бегу туда, где ждёт меня неотвратимый выстрел. (48)"А что, если он возьмёт чуть-чуть левее!" (49)И звучит, звучит в душе моей трагически-торжественное чувство войны...

(По А.Ю. Генатулину)

Анатолий Юмабаевич Генатулин — российский писатель XX века.