(1)Принято считать, что литература человечества началась с
древнего шумерского эпоса «Сказание о Гильгамеше». (2)Писалось это
сочинение аж в третьем тысячелетии до нашей эры, и, следовательно,
изящная словесность будет постарше египетских пирамид.
(3)С тех пор было написано великое множество книг, умных и
дурацких, талантливых и не сказать чтобы отмеченных «искрой Божьей»,
которые (в том-то всё и дело) физически невозможно перечитать.
(4)Спрашивается: а чего, собственно, ради скрипели перьями, может быть,
миллионы людей, обременённых даром художественного слова, зачем они
недосыпали-недоедали и мучились под пытками синтаксисом, если их
сочинения обречены на безвестность, если книги, рождённой в ночной
тиши, никогда не коснётся человеческая рука?
(5)С другой стороны, интересно: вот уже пять тысяч лет, как
человечество не отстаёт от чтения, хотя у него хлопот, что называется,
полон рот (тут тебе и бесконечные междоусобицы, и кризис неплатежей),
а он всё почитывает на досуге, словно это, казалось бы, зряшное
пристрастие злободневно. (6)Вроде бы и практического толка от этого
занятия никакого: всё-таки книжку прочитать – это не то, что делянку под
картошку вскопать или починить в доме электропроводку, вроде бы и без
того жизнь коротка, как заячий хвост, и глаза портить не годится, и
основные вопросы бытия давно закрыты, а людей всё тянет к печатному
слову, точно в нём заключена какая-то великая благодать…
(7)Что до первого пункта, то ответ на него таков: люди,
обременённые даром художественного слова, пишут потому, что есть
такая болезнь – писатель и этот страдалец не может не сочинять.
(8)Болезнь эта весьма распространённая, особенно у нас, в России, где
писатель двести лет стоял наравне с апостолами, а теперь перешёл на
положение городского дурачка, бездельника и недотёпы, который не
умеет даже электричество починить.
(9)Другое дело, что бывает писатель, имеющий что сказать городу и
миру. (10)А бывает писатель, который только и может, что в письменном
виде поделиться с публикой своими наблюдениями над вечерней зарёй,
характерами современников, а то и расцветкой бабочки махаона. (11)Но
при этом ни того ни другого нимало не интересует, прочитают ли их
писанину или не прочитают, признает публика искромётный талант
творца или не признает, и даже им неважно, выйдет рукопись в свет или
навеки упокоится в ящике письменного стола.
(12)По второму пункту: люди вот уже пять тысяч лет читают книги
по той причине, что им от Бога вышло такое внушение – раз своего ума
мало, если ты бесчувствен, как сапог, то потрудись освоить хотя бы часть
корпуса великой литературы, чтобы приобщиться к великому знанию о
жизни и о себе. (13)И ведь действительно: с мудрым автором связаться
через печатное слово – это совсем не то, что выяснить по сотовому
телефону у Саши или у Маши, что они кушали на обед; это совсем не то,
что выслушать от матери нагоняй за бестолковость и нерадение.
(14)Исключительно по той причине, что большой писатель
представляет собой феномен, что он есть высший подвид человека
разумного, наделённого способностью мыслить и чувствовать, как никто,
его сочинения непременно следует прочитать. (15)Лев Толстой нас
вдохновит своим озарением: «Мне говорят, я несвободен, а я взял и
поднял правую руку». (16)Чехов насторожит категорическим
императивом: «В человеке всё должно быть прекрасно…» (17)В свою
очередь, Достоевский нам сообщит: «Широк, слишком широк русский
человек, я бы сузил» и «Красотою спасётся мир».
(18)Следовательно, люди испокон веков тянутся к дельной книге по
той причине, что испытывают потребность в общении с самыми светлыми
умами, и удовлетворить её не могут ни домашние, ни приятели, ни газеты.
(19)Откуда взялась эта потребность, точно сказать нельзя, но можно
предположить: таковая заключена в самой природе человека как
пожизненного слушателя Высших курсов, как мыслителя и творца.
(20)Словом, скорее всего прав поэт Бродский: «Человек – это то, что он
читает». (21)По крайней мере, человек – это не так просто, как полагают
материалисты, и мыслящие особи должны быть постоянно настороже.
(По В.А. Пьецуху*)