Лучше всего Левитана можно понять и крепче всего полюбить в глубинах страны, столкнувшись лицом к лицу со всем, что было его поэзией.

 Первая «встреча» с Левитаном произошла у меня в Третьяковской галерее.

 Но сильно запомнилась ещё одна из многочисленных, если можно так сказать, «внутренних» встреч с художником. Этих встреч на самом деле не было, но часто возникало ощущение, что Левитан был только что здесь, что, конечно, только он мог показать нам те великолепные уголки страны, которые сияют в бледной синеве неба, молчат вместе с безветренными водами рек и озёр и откликаются эхом на крики кочующих птиц. 

Эта встреча случилась в лесистой и пустынной стороне невдалеке от Москвы. 

Места были глухие, почти бездорожные. Мне пришлось ехать в телеге и переправляться через лесные реки на паромах.

 Кончалась весна. 3еленоватое ночное небо слабо светилось над серыми лесами.Воздух был пропитан холодноватым запахом мокрых доцветающих трав. 

Я уснул в телеге. Проснулся я оттого, что телега, заскрипев, остановилась на песчаном спуске к реке и возница лениво закричал: 

— Эй, Семён, давай перевоз! 

— Ладно, ладно!— ответил из тумана хриплый голос. — Тоже торопыга нашёлся. Всех птах мне распугаешь. Невежа и есть невежа!

 — Во беда! — шутливо сказал возница. — Хоть не езди через этот чёртов паром, через Птичий угол. Тут верно — соловьиное царство! 

Мы помолчали. 3а рекой в чёрных ночных вершинах деревьев начинало светать. 

Слабый и чистый свет зари появился в небе. Низко, над самым краем земли, висел прозрачный слабый месяц. «Вот — Левитан!» — почему-то подумал я, и у меня, как в молодости, заколотилось сердце.

 Вокруг было очень тихо. Очевидно, перевозчик ещё не надумал перевозить нас. Только один раз он зевнул. 

Внезапно в зарослях что-то осторожно звякнуло, будто колокольчик. 

И тотчас высокая трель ударила по чёрной воде и рассыпалась среди зарослей кувшинок. 

Соловей замолчал, прислушался, потом пустил по реке странные и смешные звуки, будто он полоскал себе горло ночной росой. 

— Во, слыхали? — спросил возница. — Это он разгон пока что берёт. А потом как развернётся — одна красота! 

— Невежа! — неожиданно сказал из тумана хриплый голос. — Только и ждали тебя, объяснителя. Дай послухать! Он сейчас даст «лешеву дудку», так ты свою лошадёнку держи — как бы не разнесла.

 Возница не обиделся. Он только шёпотом сказал мне: — Сейчас самое будет начало. 

И действительно, по всем берегам в зарослях лозы ударили, как по команде, соловьи. 

И утро, казалось, начало от этого разгораться быстрее. И уже была видна нежнейшая алая гряда небольших облаков, что висела с ночи над всем этим лесным краем. 

Соловьиный гром нарастал. 3аря открыла свои смутные дали. Тогда оказалось, что на востоке, за частоколом лесных вершин, лежит тихая и лучезарная страна, которой нет названия. И я снова, сам не понимая почему, подумал: «Левитановская заря...» 

Потом мы переехали через реку и немного посидели около шалаша перевозчика. Он с гордостью показал мне своё последнее изобретение — круглую узкую яму, выложенную ветками лозы. 

— Вот! — сказал перевозчик. — Последняя моя модель. У вас в Москве холодильники — и у меня холодильник. Ты засунь руку, попробуй. Мороз! Дочка мне молоко приносит. Оно тут не киснет нисколько. Вот она, дочка, глупышка отчаянная.

 Я оглянулся и увидел маленькую спящую девочку на лежанке из досок. Она усмехалась во сне. Первый луч солнца, густой, как мазок оранжевого золота, упал на сухие ветки шалаша. Девочка вздохнула. И я подумал, что вся страна похожа на эту девочку — такая же льняная, сероглазая, застенчивая, жалостливая и весёлая. И снова я вспомнил о Левитане с благодарностью и грустью. 

За рекой потянулся сосновый лес. Всё в нём было очень приветливо, даже самые скромные, самые обыкновенные замухрышки — липкие сыроежки и беленькие цветы земляники. Я снова подумал о Левитане, о том, что в родной земле всё хорошо, вплоть до этого слабенького лесного цветка. Если бы нам сказали, что больше мы никогда его не увидим, у многих людей сердце сжалось бы от боли... 

(По К. Г. Паустовскому*)

 Константин Георгиевич Паустовский (1892-1968) — известный русский писатель, классик отечественной литературы.