Какую роль в приведённом фрагменте играет мотив весеннего обновления жизни?

 Шла весна. Сильнее пригревало солнце. На южных  склонах  бугров  потаял

снег, и рыжая от  прошлогодней  травы  земля  в  полдень  уже  покрывалась

прозрачной сиреневой дымкой испарений. На сугревах,  на  курганах,  из-под

вросших в  суглинок  самородных  камней  показались  первые,  ярко-зеленые

острые ростки травы медвянки. Обнажилась зябь. С  брошенных  зимних  дорог

грачи перекочевали на гумна, на затопленную талой водой озимь. В  логах  и

балках снег лежал синий, доверху напитанный влагой; оттуда все еще  сурово

веяло холодом, но уже тонко и певуче звенели в ярах под  снегом  невидимые

глазу вешние  ручейки,  и  совсем  по-весеннему,  чуть  приметно  и  нежно

зазеленели в перелесках стволы тополей.

   Подходила рабочая пора, и с каждым днем таяла  фоминская  банда.  После

ночевки  наутро  недосчитывались  одного-двух  человек,  а  однажды  сразу

скрылось чуть ли не полвзвода; восемь человек  с  лошадьми  и  вооружением

отправились в Вешенскую сдаваться. Надо было пахать и сеять. Земля  звала,

тянула к работе, и многие  фоминцы,  убедившись  в  бесполезности  борьбы,

тайком покидали банду, разъезжаясь по домам. Оставался лихой  народ,  кому

нельзя было возвращаться, чья вина перед Советской  властью  была  слишком

велика, чтобы можно было рассчитывать на прощение.

   К первым числам апреля у Фомина было уже не больше  восьмидесяти  шести

сабель. Григорий тоже остался в банде. У него не хватало мужества  явиться

домой. Он был твердо убежден в том, что дело Фомина проиграно и  что  рано

или  поздно  банду  разобьют.  Он  знал,  что  при  первом  же   серьезном

столкновении с какой-либо регулярной кавалерийской  частью  Красной  Армии

они будут разгромлены наголову. И  все  же  остался  подручным  у  Фомина,

втайне надеясь дотянуть как-нибудь до лета, а тогда захватить пару  лучших

в банде лошадей, махнуть ночью в Татарский и оттуда вместе с Аксиньей - на

юг. Степь донская - широкая, простору и неезженых дорог в ней много; летом

все пути открыты, и всюду можно найти приют... Думал он, бросив где-нибудь

лошадей, пешком с Аксиньей пробраться на Кубань, в предгорья, подальше  от

родных мест, и там пережить смутное время. Иного выхода, казалось ему,  не

было.