(1)Наверное, общая беда делит нас на Людей и людишек.

(2) В одних раскрывается всё самое лучшее и те качества, которые были спрятаны до поры до времени, а в других высвечивает самое гнусное. (3)Но я вспомню о первых. (4)Они сохранили в себе в то сложное время доброту, любовь и отзывчивость.

(5)Бабушка Даниловна, наша соседка, до войны была ворчливой. (6)Всё время брюзжала и гоняла нас с Зойкой из кухни.

(7)Она заглядывала в свой кухонный стол и смотрела — не пропало ли у неё чего-нибудь. (8)Она пересчитывала в вазе яблоки, стоявшие на столе. (9)То ей казалось, что примус сильно горит и коптит, то кран плохо закрыт, то в уборной кто-то долго сидит, то свет в коридоре не выключили. (10)Я её немного побаивалась, и всё же мы с Зойкой могли делать ей мелкие пакости, как бы в отместку. (11)Мы разливали кошачье молоко из блюдца, могли набрызгать около раковины, подвернуть огонь в примусе, чтобы он шипел и «чихал». (12)Бабушка иногда шлёпала нас мокрой тряпкой.

(13)Попадало за грязную обувь, за шум, который мы поднимали с Зойкой, что «мучили» кошку, мусорили. (14)Но вот в войну бабушку словно подменили, особенно когда в конец коридора влетело что-то непонятное — то ли снаряд, то ли бомба. (15)Эта штука разорваться не разорвалась, но неприятностей наделала много.

(16) Совсем нельзя было жить в комнатах тёти Ксении и Зойкиной.

(17) Там завалило половину коридора, а в потолке была огромная дыра.

(18)Бабушка с Зойкой перебрались ко мне, хотя и нашу комнату надо было приводить в порядок. (19)Бабушка опекала нас с Зойкой в меру своих стареньких сил. (20)Мы с Зойкой и бабушкой спали теперь втроём в одной постели. (21)Бабушка ложилась в серединку, прижимала нас к себе, чтобы было теплее, и иногда рассказывала нам что-нибудь из старой жизни. (22)Мы не соображали, как ей с нами было трудно. (23)Очевидно, детский эгоизм, дурость и неумение думать, привычка к постоянной заботе взрослых и малый жизненный опыт, но мы, наверное, мало помогали ей. (24)И мы не уберегли свою бабушку. (25)Как-то утром мы проснулись и, к удивлению, увидели, что бабушка спит. (26)Пошептавшись, выползли из постели и решили сделать бабушке сюрприз — натопить комнату, накипятить кипятку и вдвоём сходить за Хлебом. (27)От холода и неумения у нас всё валилось из рук. (28)Вода в ведре замёрзла, и её надо было пробивать, а это шумно, бабушка могла от шума проснуться. (29)Решили, что мы воду чуть-чуть подтопим прямо в ведре на буржуйке. (30)Но буржуйка никак не растапливалась. (31)Решили будить бабушку. (32)Спит... (ЗЗ)Зойка стала её толкать и звать, и тут мы поняли, что наша бабушка тихо и просто умерла, и мы спали с ней с мёртвой. (34)Ревели... (35)Выли в два голоса... (36)Но жаловаться было некому... (37)Мы остались вдвоём... (38)Потом пришла тётя Ксения, и мы плакали втроём. (39)Мы завернули бабушку в простыни и завязали верёвками, потом привязали к санкам, и тётя Ксения с Зойкой повезли бабушку на Красненькое кладбище. (40)Меня они с собой не взяли, и я впервые осталась дома совсем одна. (41)Их не было очень долго. (42)Мне так показалось. (43)И мне вдруг стало как-то всё безразлично.

(44)Во мне что-то сломалось. (45)Я забралась в угол между трюмо и кушеткой и сидела там, как в норе. (46)Наверное, тогда это мне показалось самым надёжным и безопасным местом. (47)Сколько я там просидела — не знаю. (48)Пришли тётя Ксения с Зоей. (49)Я даже не обрадовалась и не вылезла из своей норы. (50)Они вскипятили «чай», налили в кружку, поставили её на блюдечко, положили на него маленький кусочек Хлеба и поставили рядом со мной на край кушетки. (51)Блюдечко шевельнуло во мне какое-то смутное чувство. (52)Я и сейчас не могу понять, что именно, но тогда мне захотелось спрятать его под пальто, что я и сделала. (53)Оно было горячим от стоявшего на нем кипятка, а кружку с Хлебом я оставила на кушетке. (54)Наверное, тётя Ксения забеспокоилась. (55)Она сняла с постели подушки и там, в моей норе, обложила меня всю подушками и накрыла старым тёплым пледом. (56)Потом подсунула в мою нору обёрнутый тряпками горячий утюг и впервые принесла свои альбомы с открытками, дала их мне и не заставила меня мыть руки прежде, чем дотронуться до альбома, как она это делала до войны. (57)Но мне уже не хотелось их смотреть.

(58)Может оттого, что те красочные и весёлые картинки слишком не похожи были на наши жизни...

(59)Снова и снова я возвращаюсь к тем дням и думаю: (60)«Почему мы остались одни? (61)Был ли другой выход? (62)Много ли нас, детей, вот таких одичалых, оставалось в ленинградских квартирах, истощённых телом и душой маленьких старичков, забытых и заброшенных? (бЗ)Узнаем ли мы когда-нибудь об этом?»

(Л. Пожедаева*)

* Людмила Васильевна Пожедаева (род. в 1934 г.), будучи школьницей, в 16 лет написала мемуары о том, как в 7 лет оказалась в адском хаосе Великой Отечественной войны — в ужасе, голоде, холоде блокады Ленинграда. Её книга «Война, блокада, я и другие... Мемуары ребёнка войны» о том, как 900 дней и ночей город и люди, живые и мёртвые, вопреки всему противостояли голоду, разрушению, смерти.