(1)На Галицкой площади был огромнейший рынок. (2)Как раз в том месте площади, где кончался Бибиковский бульвар, был построен ряд новых деревянных лавок. (3)Одна из этих лавок была дяди-Володина. (4)Торговля в этой лавке велась дёгтем, колёсной мазью, мелом для побелки стен – в общем, всем, что могло понадобиться крестьянам, привозившим на рынок продукты своего хозяйства. (5)Кроме того, торговали древесным углём, употреблявшимся в те времена повсеместно для жаровен и самоваров.

(6)Держать уголь в лавке было нельзя, так как он всё вокруг пачкал. (7)Весь запас этого товара хранился в специальном амбаре. (8)Было, однако, хлопотно каждый раз закрывать лавку и отправляться с покупателем в амбар, чтобы отпустить уголь. (9)Поэтому дядя Володя придумал, чтоб на время летних каникул мы с братом по очереди сидели в амбаре и отпускали покупателям уголь.

(10)Этот амбар – огромнейший погреб, то есть наполовину врытый в землю сарай с серым цементным полом и потолком и такими же цементными стенами. (11)В этом бункере имелось лишь одно крошечное, забранное железной решёткой окно, к тому же находилось оно не на обычном уровне, как в домах, а высоко под потолком, как это делается в тюрьмах. (12)Кроме маленького кусочка неба, в это окно ничего не было видно.

(13)Особенно тягостными были для меня первые дни сидения в этом угольном каземате. (14)Покупатели являлись нечасто, поэтому скучать приходилось главным образом в одиночестве. (15)Сидя на стуле, я глядел на кучу угля, над которой в серебристой полоске солнечного луча, падавшего из окна, танцевали мириады угольных пылинок.

(16)Когда глаза мои полностью освоились с царившим вокруг полумраком, моё внимание привлекла лежавшая в одном из тёмных углов подвала куча того, что теперь называют макулатурой. (17)Здесь были старые газеты, журналы, непереплетённые книжки собраний сочинений разных писателей. (18)По мере надобности дядя Володя брал из этой кучи бумагу и относил её в лавку для завёртывания покупок.

(19)Как только эта куча попалась мне на глаза, я принялся читать книгу за книгой и в сравнительно небольшой срок прочитал полные собрания сочинений Гауптмана, Ибсена, Гамсуна, Метерлинка и ничего или почти ничего в них не понял.

(20)Однажды, роясь в куче бумажного хлама, я вытащил какую-то старую, истрёпанную книжонку, в которой листочки еле держались, а некоторые и вовсе были оторваны. (21)Обложка истёрлась до такой степени, что мне с трудом удалось прочитать название. (22)Это были сказки Ганса Христиана Андерсена. (23)Я хотел эту книжку тут же бросить обратно в кучу, но подумал: если она так сильно потрёпана, то это потому, должно быть, что её читали многие люди, а раз так, то, наверное, она интересная. (24)Я начал эту книгу читать и уже не мог от неё оторваться. (25)Хотя я уже знал в то время, что сказки – это , мне казалось, что в этих сказках изображена самая настоящая, самая доподлинная жизнь.

(26)Особенно сильное впечатление произвела на меня в этой книжке история, которая называлась «Гадкий утёнок». (27)Я очень сочувствовал бедному утёнку, потому что мне самому приходилось в жизни терпеть много обид: и от страшной собаки, и от бешеного Стёпки-растрёпки, и от ребятишек, которые дразнили меня, и от насмешливых покупателей. (28)Кроме того, мне пришлось остаться в подготовительном классе на второй год, и меня всё время сверлила мысль, что, как только окончится лето, я снова пойду в школу и все ребята, с которыми я учился в прошлом году, будут подходить ко мне и с презрением говорить: «Эх, ты!(29)Остался на второй год! (30)Мы теперь будем первоклассники, потому что мы умнее! (31)А ты глупый! (32)Ты глупый гадкий утёнок, вот ты кто!»

(По Н. Н. Носову*)