Все мы пробыли месяц в
запасном полку за Волгой. Мы, это так — остатки разбитых за Доном частей,
докатившихся до Сталинграда. Кого-то вновь бросили в бой, а нас отвели в запас,
казалось бы — счастливцы, какой-никакой отдых от окопов. Отдых… два
свинцово-тяжелых сухаря на день, мутная водица вместо похлебки. Отправку на
фронт встретили с радостью.
Очередной хутор на нашем пути. Лейтенант в
сопровождении старшины отправился выяснять обстановку.
Через полчаса старшина вернулся.
— Ребята! — объявил он вдохновенно. — Удалось
вышибить: на рыло по двести пятьдесят граммов хлеба и по пятнадцати граммов
сахара!
Кто со мной получать хлеб?.. Давай ты! — Я лежал
рядом, и старшина ткнул в меня пальцем.
у меня вспыхнула мыслишка… о находчивости,
трусливая, гаденькая и унылая.
Прямо на крыльце я расстелил плащ-палатку, на
нее стали падать буханки — семь и еще половина.
Старшина на секунду отвернулся, и я сунул
полбуханки под крыльцо, завернул хлеб в плащ-палатку, взвалил ее себе на
плечо.
Только идиот может рассчитывать, что старшина не
заметит исчезновения перерубленной пополам буханки. К полученному хлебу никто
не прикасался, кроме него и меня. Я вор, и сейчас, вот сейчас, через несколько
минут это станет известно… Да, тем, кто, как и я, пятеро суток ничего не ел.
Как и я!
В жизни мне случалось делать нехорошее — врал
учителям, чтоб не поставили двойку, не раз давал слово не драться и не
сдерживал слова, однажды на рыбалке я наткнулся на чужой перепутанный перемет,
на котором сидел голавль, и снял его с крюка… Но всякий раз я находил для себя
оправдание:не выучил задание — надо было дочитать книгу, подрался снова - так
тот сам полез первый, снял с чужого перемета голавля — но перемет-то снесло
течением, перепутало, сам хозяин его ни за что бы не нашел…
Теперь я и не искал оправданий. Ох, если б можно
вернуться, достать спрятанный хлеб, положить его обратно в плащ-палатку!
С обочины дороги навстречу нам с усилием — ноет
каждая косточка — стали подыматься солдаты. Хмурые, темные лица, согнутые
спины, опущенные плечи.
Старшина распахнул плащ-палатку, и куча хлеба
была встречена почтительным молчанием.
В этой-то почтительной тишине и раздалось
недоуменное:
— А где?.. Тут полбуханка была!
Произошло легкое движение, темные лица
повернулись ко мне, со всех сторон — глаза, глаза, жуткая настороженность в
них.
— Эй ты! Где?! Тебя спрашиваю!
Я молчал.
Пожилой солдат, выбеленно голубые глаза, изрытые
морщинами щеки, сивый от щетины подбородок, голос без злобы:
— Лучше, парень, будет, коли признаешься.
В голосе пожилого солдата — крупица странного,
почти неправдоподобного сочувствия. А оно нестерпимее, чем ругань и
изумление.
— Да что с ним разговаривать! — Один из парней
вскинул руку.
И я невольно дернулся. А парень просто поправил
на голове пилотку.
— Не бойся! — с презрением проговорил он. — Бить
тебя… Руки пачкать.
И неожиданно я увидел, что окружавшие меня люди
поразительно красивы — темные, измученные походом, голодные, но лица какие-то
граненые, четко лепные. Среди красивых людей — я уродлив.
Ничего не бывает страшнее, чем чувствовать
невозможность оправдать себя перед самим собой.
Мне повезло, в роте связи гвардейского полка,
куда я попал, не оказалось никого, кто видел бы мой позор.Мелкими поступками
раз за разом я завоевывал себе самоуважение — лез первым на обрыв линии под
шквальным обстрелом, старался взвалить на себя катушку с кабелем потяжелей,
если удавалось получить у повара лишний котелок супа, не считал это своей
добычей, всегда с кем-то делил его. И никто не замечал моих альтруистических
«подвигов», считали — нормально. А это-то мне и было нужно, я не претендовал на
исключительность, не смел и мечтать стать лучше других.
Больше в жизни я не воровал. Как-то не
приходилось.
Тендряков
В предложенном для анализа тексте Тендряков поднимает проблему мучений совести человека, совершившего гадкие поступки.
Писатель предлагает вместе с ним найти ответы на важные вопросы: что чувствует человек, совершивший подлость? Как он может вернуть самоуважение? Автор повествует от лица главного героя о случае, произошедшем на фронте. Рассказчик украл хлеб у товарищей. Вор, увидев низость своего поступка, понял, что он хуже всех: почувствовал себя уродливым среди «красивых людей», измученных походом, голодных бойцов. Он стал противен себе. Самое главное, что осознал герой: нет ничего страшнее, «чем чувствовать невозможность оправдать себя перед самим собой». Потерять уважение к себе легко, а вернуть его – трудная задача. Рассказчик с большим трудом хорошими «мелкими поступками» пытался вернуть самоуважение, «не смел и мечтать стать лучше других».
Позиция автора понятна. Человек, который совершит зло, потеряет самоуважение и будет испытывать мучения совести.
Я согласен с писателем. Совесть – внутренний судья, который терзает человека за его гадкие дела, но оступившийся может исправить ошибку раскаянием