(1)Счастливая, счастливая, невозвратимая пора детства! (2)Как не любить, не лелеять воспоминаний о ней? (3)Воспоминания эти освежают, возвышают мою душу и служат для меня источником лучших наслаждений...

(4)Набегавшись досыта, сидишь, бывало, за чайным столом, на своём высоком креслице. (5)Уже поздно, давно выпил свою вечернюю чашку молока с сахаром, сон смыкает глаза, но не трогаешься с места, сидишь и слушаешь. (6)Maman говорит с кем-нибудь, и звуки голоса её так сладки, так приветливы. (7)Одни звуки эти так много говорят моему сердцу!

(8)Отуманенными дремотой глазами я пристально смотрю на её лицо, и вдруг она сделалась вся маленькая, маленькая – лицо её не больше пуговки. (9)Но оно мне всё так же ясно видно: вижу, как она улыбнулась мне. (10)Мне нравится видеть её такой крошечной. (11)Я прищуриваю глаза ещё больше, и она делается ещё меньше. (12)Но я пошевелился – и очарование разрушилось. (13)Я суживаю глаза, поворачиваюсь, всячески стараюсь возобновить его, но напрасно. (14)Я встаю, с ногами забираюсь и уютно укладываюсь на кресло.

– (15)Ты опять заснёшь, Николенька, – говорит мне maman, – ты бы лучше шёл наверх.

– (16)Я не хочу спать, maman, – ответишь ей, и неясные, но сладкие грёзы наполняют воображение, здоровый детский сон смыкает веки, и через минуту забудешься и спишь до тех пор, пока не разбудят.

(17)Чувствуешь, бывало, впросонках, что чья-то нежная рука трогает тебя; по одному прикосновению узнаёшь её и ещё во сне невольно схватишь эту руку и крепко, крепко прижмёшь её к губам.

(18)Все уже разошлись; одна свеча горит в гостиной; maman сказала, что сама разбудит меня. (19)Это она присела на кресло, на котором я сплю, своей чудесной нежной ручкой провела по моим волосам, и над ухом моим звучит милый знакомый голос: «Вставай, моя душечка: пора идти спать».

(20)Ничьи равнодушные взоры не стесняют её: она не боится излить на меня всю свою нежность и любовь. (21)Я не шевелюсь, но ещё крепче целую её руку.

– (22)Вставай же, мой ангел.

(23)Она другой рукой берёт меня за шею, и пальчики её быстро шевелятся и щекочут меня. (24)В комнате тихо, полутемно; мамаша сидит подле самого меня; я слышу её голос. (25)Всё это заставляет меня вскочить, обвить руками её шею, прижать голову к её груди.

(26)Она ещё нежнее целует меня.

(27)После этого, как, бывало, придёшь наверх и начнёшь укладываться в своем ваточном халатце, какое чудесное чувство испытываешь, говоря: «Люблю папеньку и маменьку».

28)Помню, завернёшься, бывало, в одеяльце; на душе легко, светло и отрадно; одни мечты гонят другие, но о чём они?

(29)Они неуловимы, но исполнены чистой любовью и надеждами на светлое счастие. (30)Вспомнишь любимую фарфоровую игрушку – зайчика или собачку – уткнёшь её в угол пуховой подушки и любуешься, как хорошо, тепло и уютно ей там лежать. (31)Ещё подумаешь о том, чтобы было счастие всем, чтобы все были довольны и чтобы завтра была хорошая погода для гулянья, повернёшься на другой бок, мысли и мечты перепутаются, и уснёшь тихо, спокойно.

(32)Вернутся ли когда-нибудь та свежесть, беззаботность, потребность любви и сила веры, которыми обладаешь в детстве? (33)Какое время может быть лучше того, когда две лучшие добродетели – невинная весёлость и беспредельная потребность любви – были единственными побуждениями в жизни?

(по Л. Н. Толстому*)