(1)Недавно я побывал в Троице-Сергиевой лавре. (2)Я бродил по многочисленным комнатам музея, без воодушевления смотрел на бесконечные короны, да ризы, да всякие украшения одежды, и на их хозяев, тут же вправленных в рамки. (З)Музей этот очень богат, и, может, оттого нас запустили группой, заперли дверь огромным железным засовом и снаружи поставили милиционера.

(4)Так ходил я между златом с одной стороны да серебром — с другой, не зная, куда отворачиваться от неестественного блеска, которого, может быть, хватило бы для игры и перелива целому озеру Селигеру.

(5)И тут наткнулся я на оригинальную запись, вывешенную на стене. (6)Это была опись 1641 года об оружии, установленном на крепостной стене монастыря. (7)Там писалось: «На красной башне против святых ворот пищаль полуторная, медная. (8)Другая пищаль на колёсах, пушкарь у той пищали Первушка Фёдоров».

(9)И словно бы всё ожило тотчас, мне даже послышалось, как зашелестела парча, сброшенная с благородных плеч, и покатилась, звякнув, золотая пуговица, и вельможи в рамках покосились в окно — на месте ли сторожа, на посту ли пушкари, а то не приведи господи... (10)А Первушка Фёдоров вот он, сидит у полуторной пищали, что на колёсах, и поглядывает с крепостной стены спокойным оком. (11)Глаза у Первушки большие, глубокие, с синевой, руки крупные, в узлах, потому как прежде дома рубил и печки клал. (12)А рубаха самая что ни на есть домотканая, отбелённая на первых снегах, никто не сохранит эту рубаху и не положит под стекло.

(13)Я тогда счастливо переживал радость, что время обхитрило всё это — нержавеющее и вечное и донесло до меня живой, странно волнующий образ русского пушкаря. (14)Такое настроение я пронёс через все комнаты музея, пока вежливый милиционер дважды не пересчитал нас и не открыл засова.

(15)— Ах ты, Первушка Фёдоров, — приговаривал я про себя.

(16)— Ах ты, дорогой предок мой, Первушка! (17)Я не знаю и сейчас, верно, твоего лица. (18)На старых деревянных иконах, где на передний план, почти на рамы властно взгромоздились угрюмые князья с жестокими самодержавными лицами и их любимые кони, я только предположительно нахожу тебя, мой дорогой предок. (19)3а объёмными плечами князя, где скорой рукой мальчика-подмастерья выписаны сто шлемов подряд или просто жёлтой охрой серпы волос, ты и стоишь там, предок Первушка Фёдоров. (20)И ранее, и тогда, и много раз потом будет твориться эта несправедливая картина, и будут русский народ выводить общим фоном за плечами единого человека-иконы с жестокими неподвижными чертами. (21)И много раз я буду тебя угадывать, пушкарь Первушка Фёдоров, только потому, что ты не покинул свою пищаль ни в 1641 году, ни триста лет потом. (22)В 1941!

(23)А пока ты есть, Первушка Фёдоров, на земле, будет жить земля русская, будут стоять на крепостной стене меткие пушкари и будет земля наша цела заботами тех пушкарей.

(А. Приставкин*)

* Анатолий Игнатьевич Приставкин (1931—2008) — русский писатель, общественный деятель. Долгие годы судьба и творчество писателя были связаны с Сибирью. В эти годы пишет документальные повести «Мои современники», «Костры в тайге», «Ангара-река» и др.

Широкую известность Анатолию Приставкину принесла повесть «Ночевала тучка золотая...» (1987), поднимающая важные нравственные проблемы — война, детство, жестокость мира и людей. Повесть получила мировое признание — была переведена на более чем 30 языков.